Кондотьер Богданов - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Спас их тогда Филимонов, лично доложивший командиру авиадивизии о случившемся. По просьбе Филимонова Синюкова куда-то перевели, его заменил Гайворонский — тучный, мордатый капитан. В отличие от Синюкова, держался он просто, любил посидеть в компании с летчиками, рассказать о семье (у капитана было двое детей), похвастаться красавицей женой. Черт дернул Богданова за язык. Надо сказать, выпили они немало. Экипажам ночных бомбардировщиков фронтовые сто граммов наливают за завтраком, когда не только пить, есть не хочется. Поначалу водка оставалась в графинах, но потом кто-то сообразил переливать в фляги — про запас. Насобирали, набрались… Погода стояла нелетная… Богданов и сболтни:

— Что скажете своим детям, товарищ капитан, когда домой вернетесь? Вы разу в сторону немцев не выстрелили!

Гайворонский побагровел и пулей выскочил из столовой. Леня Тихонов, друг, покрутил пальцем у виска. Богданов сам понимал, что сморозил. Что его забрало? Может, иконостас из орденов на груди особиста? У Богданова орденов хватало, но у капитана больше. А ведь Богданов летал чуть ли каждую ночь…

Капитан отыгрался скоро. Богданова сбили, и он сел на вынужденную в немецком тылу. Коля Сиваков погиб — снаряд малокалиберной зенитки разорвался у него в кабине. Богданов в одиночку пошел к своим. Тыл кишел немцами, нечего было мечтать добраться к фронту в форме и с документами. В ближней деревне оставил все, кроме пистолета. Старик, принявший форму и документы на хранение (особенно жалко было орденов), дал взамен промасленный комбинезон и бумажку, где говорилось, что предъявитель сего служит у немцев на железной дороге. Одежда и бумажка принадлежали умершему от тифа сыну деда. Богданов запомнил название деревни, фамилию старика, и потопал к фронту. Пришлось прятаться в лесах и даже отстреливаться от полицаев (одного убил, остальные отстали), к своим вышел только на четвертый день. Вот тут Гайворонский взял в оборот. Дело шил серьезное — измена Родине, пахло не штрафбатом — расстрелом. Филимонов, золотая душа, выручил снова. Послал в тыл По-2 — экипаж Лени Тихонова вызвался добровольно. Ребята ночью сели у деревни, забрали у деда форму и документы Богданова, заодно привезли письменное объяснение старика. Рисковали, конечно, но сделали как надо. Капитан скрипел зубами, но Богданова выпустил. Расстались они плохо. Богданов понимал: в следующий раз так не повезет.

Богданову дали новый самолет, но летал он теперь как связной и транспортник. Никто не хотел к нему штурманом. Летчики — народ суеверный, три убитых штурмана у одного пилота — достаточное основание, чтоб не спешить занять их место. Богданов злился, ходил к командиру полка, тот лишь плечами пожимал. Но однажды сказал:

— Есть рапорт оружейницы Лисиковой. Закончила летную школу, штурман, просилась в 46-й гвардейский полк, где одни женщины. Не взяли, хватает своих. Чтоб не сидеть в запасном полку согласилась стать оружейницей. Девка хорошая, служит добросовестно. Возьмешь?

Богданов поморщился:

— Баба? Нужен опытный штурман!

— Тебе-то зачем? — усмехнулся Филимонов. — Ты на карту раз глянешь — и запомнил! Сколько раз летал к партизанам и на выброску диверсантов без штурмана? Не заблудишься! Главное, бомбы метко бросать. Справится!

— Дайте хотя бы проверить! — взмолился Богданов.

Филимонов согласился. Богданов несколько раз вывез Лисикову в учебные полеты, втайне надеясь, что малявка напутает или сделает не так. Не вышло. Не то, чтоб Лисикова показала класс, но в воздухе ориентировалась уверенно, бомбы бросала точно в круг. Богданов неохотно согласился.

Появление нового штурмана развеселило эскадрилью. Лисикова была не просто женщиной, а очень маленькой женщиной — Богданову до плеча. Форма, даже ушитая, сидела на ней как на пугале, сапоги на пять размеров больше болтались на ноге, пилотка сползала на нос. «Дите горькое!» — как определил Тимофей Иванович, механик Богданова. Товарищи с серьезным видом предлагали Богданову отныне подвешивать к самолету только ФАБ-100 — раз штурман ничего не весит, нельзя не терять такую возможность! Другие советовали привязать к костылю гирю: у По-2 хвост легкий, без должной нагрузки самолет при посадке скапотирует. Однако зубоскалили в эскадрилье недолго. В одном из вылетов подбили Леню Тихонова, причем, ранили обоих: пилота и штурмана. Леня сел на вынужденную в немецком тылу. Богданов, заметив, приземлился рядом. Леню со штурманом засунули в кабину штурмана, Лисикова встала на крыло, уцепившись за стойки. Богданов лично прицепил ее страховочным фалом, но тот не понадобился: Лисикова простояла на крыле до самой посадки. Богданову пришлось расцеплять ее пальцы — сама разжать не могла. После того перелета над Лисиковой шутить перестали: стоять без парашюта на крыле летящего По-2 не каждый мужик решится…

Рана Лени оказалась не тяжелой, он уговорил врача не отправлять в госпиталь. Летать ему запрещали, пилот болтался в расположении полка. Он-то и принес Богданову весть:

— Лисикова твоя к Гайворонскому бегает!

— Может, у них любовь? — отмахнулся Богданов.

— С Лисиковой? — изумился Леня.

Друг был прав: представить страшненькую малявку чьей-то возлюбленной…

— Она днем к нему бегает, не по ночам, — уточнил Леня.

Богданов не придал значения словам друга, но запомнил. В следующую ночь они вылетели на бомбардировку речного порта у родного города Богданова. Отбомбились успешно, Богданов не удержался и завернул к родному дому. Светало, дом он нашел быстро. Заложил вираж над знакомой улицей, покачал крыльями. Богданов не имел вестей от родных с момента оккупации города, не знал, уцелел ли кто, и понимал, что в этот предрассветный час его вряд ли увидят. Однако душа требовала, и он ее отвел. Вернувшись на аэродром, Богданов завалился спать, в час его разбудили на обед. Богданов допивал компот, как в столовую прибежал посыльный: его звал Гайворонский. Недоумевая, Богданов застегнул воротничок и отправился к капитану.